Дерево Манглия в лесах Амазонки

приступе головокружения, пытаясь сопоставить необычное и знакомое, прибегают к самым экстравагантным сравнениям. Так Уильям Биб, принимаясь описывать "загадочную манглию", дерево, произрастающее в гвианских джунглях, где он сам прожил долгое время, не мог подыскать иного сравнения для описания тех впечатлений, которые он испытал, ведя свои наблюдения, нежели увиденное им в раннем детстве представление знаменитого цирка Барнума: "Надо мной и вокруг меня, - пишет он, - раскачивались трапеции и вращались кольца и забрасывались веревочные лестницы, натягивались нити лиан, воздвигались окрашенные в яркие цвета колонны, колыхались натянутые вдоль перекладин изумрудные полотнища знамен и над всем этим, в далекой выси простиралось небо, похожее на голубой купол шапито. Со всех сторон актеры, акробаты и прыгуны демонстрировали чудеса силы и ловкости, до меня доносились запахи, издаваемые странными и неведомыми созданиями, я вздрагивал от каждого шороха и негритянских ритмов невидимого оркестра, готового вырваться на свободу - всей мощью волнующей музыки, Время от времени мимо меня медленно проходило какое-нибудь животное (вероятно направляясь на одно из представлений, даваемых на одной из невидимых арен), сам вид и форма которого, будучи увеличены до человеческих размеров, уже были бы достаточны для циркового номера.

"Но, несмотря на смущение которое испытываешь при первом приближении, на общем фоне отчетливо выделяется манглия. Она подобна божеству, Атланту, уверенно стоящему ногами на Земле, безразличному к порывам ветра и потокам воды у его ног, который распростер к небу свои огромные руки и дает на себе прибежище тысячам более слабых существ. Одни садились на эти руки, чтобы дать отдых крыльям, другие оставались дольше, были тут и такие, что проживали на неполном пансионе и являлись только на обед. Были сезонные гости, которые строили свои жилища на ее трепещущих членах и выращивали своих малышей.

Наконец, были и такие, кому были неведомы другие миры, другие горизонты, которые, родившись на Манглии, доживали на ней до самой смерти, единственного, что могло их от нее оторвать".

Действительно, именно там, в лесах Амазонки игры эфемерной жизни и неизбежной смерти, становятся, быть может, наиболее захватывающими, настолько тесно они переплетаются. Лихорадочной активности молодых выводков противостоит медлительность могильщиков - растений и животных, которые разлагают умершие организмы. В густой листве снуют беспокойные и юркие обезьяны, которым угрожают гарпии, сверкают огромные клювы туканов (перцеядов) или глаза невидимого и незнакомого зверя - и тогда задаешься вопросом, действительно ли этот зверь существует, а будто вышедший из какой-то мифической праистории ленивец неподвижно висит как гамак, подвешенный на ветку. Совершенно нечеловеческий мир, в котором наблюдатель может оказаться лишь случайным посетителем, если только он не хочет поддаться этим монотонным ядовитым чарам, что быстро приведет к неизбежному упадку.

Мир, который, по сути, можно сравнить лишь с миром наркотических грез, многообещающим и опасным и в конечном счете, ностальгическим. И пусть никто не думает, что это все продукт литературного воображения и причудливого вымысла - это всего лишь воспоминания путешественника.